«ТЫСЯЧИ ОТТЕНКОВ» АКАДЕМИКА БУРМАКИНА

Он придумал \»компьюфо\» и устроил их выставку в Ташкентском доме фотографии. Буйство красок поражало и озадачивало. Зрителям Владимир Бурмакин — академик Академии художеств, он же заслуженный деятель искусств Узбекистана и автор — объяснял, что сложил слоги от \»компьютера\» и \»фотографии\» и получил термин, а технике готов обучать и даже создать для этого специальную студию. \»Любой может взять фотографию и сделать из нее произведение искусства с тысячами оттенков!\» \»Не значит ли это, что вы принижаете уровень своих полотен?\» \»Творить может каждый, а результат зависит от меры таланта\».
\»Правда Востока\», 13.4.2007г.Он придумал \»компьюфо\» и устроил их выставку в Ташкентском доме фотографии. Буйство красок поражало и озадачивало. Зрителям Владимир Бурмакин — академик Академии художеств, он же заслуженный деятель искусств Узбекистана и автор — объяснял, что сложил слоги от \»компьютера\» и \»фотографии\» и получил термин, а технике готов обучать и даже создать для этого специальную студию. \»Любой может взять фотографию и сделать из нее произведение искусства с тысячами оттенков!\» \»Не значит ли это, что вы принижаете уровень своих полотен?\» \»Творить может каждый, а результат зависит от меры таланта\».

— Я, как и все, родом из детства. Помню наше жилье — мазанку с глиняным полом, закрытым фанерой, обстановку из двух железных кроватей. Помню, как в войну у мамы украли паек с килограммом риса и буханкой хлеба. Голодали и ели ворованный жмых. Помню, как вместе со всеми семилетним пацаном кричал \»Победа!\» в ташкентском сквере в мае 1945-го.

Тяга к краскам, наверное, досталась от отца-живописца, работы которого выставлялись на Всемирной выставке в Париже в 1936 году. Проверить не могу, но так — по семейной легенде. Он рано умер. Остались висеть на стене две картины, которые и стали начальной школой восприятия. На одной — опушка леса со стогом сена и домиком на краю. На другой — сосновый бор с заходящим в макушки солнцем, тающими облаками…

В три года мне подарили цветные карандаши. Тетя сказала: \»Рисуй, твой папа был художником\». И это помню, как и мальчишеские забавы. Мы носились по садам и виноградникам, в канале Чауля купались и удили рыбу. На берегу находился дом бабушки, а по соседству — человека с этюдником. Он запечатлевал окрестности, я же, завороженный, следил, как смешивает краски. Он мне дал первые ощущения, как выдавливается из тюбика масляная краска и пахнет. До сих пор люблю все это. А тогда бежал домой и брался за карандаши.

В школе преподавал рисование эвакуированный из Ленинграда Михаил Митрофанович Есин. Он организовал кружок, потом изостудию. Из нашего удивительно талантливого класса в ней занимались едва ли не все 44 человека. Трое впоследствии стали членами Союза художников.

С соседом по парте Сашей Волковым после уроков мы играли в футбол и шли к нему домой. В семье — два сына, а я стал — как третий. Ворота, калитка, общий двор для многих домов, крылечко и две маленькие комнаты. В одной жили, в другой — мастерская главы семьи Александра Николаевича Волкова. Он и тогда уже известный мастер. А для меня — дядя Саша. Зовет: \»Зайди, посмотри работу, которую сделал\».

Смотрел и поступил в художественное училище. Отучившись год, получив на очередном просмотре отличные оценки, в прекрасном настроении, ведь уже каникулы, иду к Волковым. Дядя Саша сидит на крыльце, смотрит на заходящее солнце. Заметил меня: \»Что делаешь?\» \»Отдыхаю\» — \»От чего отдыхаешь?\» Стою как остолоп из-за этого \»от чего?..\» \»А я не отдыхаю, я всегда работаю\», — встал и ушел в мастерскую.

— Недавно в Ташкенте состоялась выставка к 120-летию Волкова, которая вызвала ажиотаж среди любителей.

— У него была выставка и в 1957-м, взбудоражившая интеллигенцию. Устраивались обсуждения, дебаты. Тогда как раз вернулась из Ленинграда узбекистанская группа первых выпускников Академии художеств, и они, как мэтры, ругали Волкова вдоль и поперек. Особенно за \»Гранатовую чайхану\». Руки и тела, мол, как квадраты и треугольники. \»Формализм чистейшей воды!\»

Художники в ту пору являлись очень тесным сообществом. Вслед за взрослыми и в училище начались споры, и спорили мы до драк, разбираясь, кто \»за\», кто \»против\». Формализм — это когда отходишь от реалистичного сюжета. По тому времени мое \»компьюфо\» считалось бы ярчайшим формотворчеством. Сейчас понимают, что это все — глупости. И все же про компьюфо я выслушиваю разные отзывы — от восторженных до нелицеприятных. Когда меня в училище обругали сюрреалистом за подачу в стенгазете форм и фигур в неожиданном сочетании, толком о нем не знал. Вслед обзывали и формалистом. И этим гордился.

Был из тех, кто за \»Гранатовую чайхану\». Теперь ее считают одним из лучших произведений о Востоке. Волкова разносы не могли не трогать. Обычно он в мастерскую не пускал посторонних. Но я видел, как приходили известные артисты Сара Ишантураева, Олим Ходжаев, писатели. Не позировать, высказать мнение. Ему это было важно.

— Ваш путь в живописцы кажется прямым. Отец — художник, сосед, отец друга...

— Я чуть не стал геологом. Сперва поступал в горный техникум, рассчитывая в горах писать пейзажи. На экзаменах в техникум провалился. На экзамены в художественное училище опоздал. Задним числом взял меня на прикладное отделение Ташпулат Арсланкулов, и три года учился у него резьбе по ганчу.

Живописью занимался попутно в две смены у двух разных педагогов — Жмакина и Гольдрея, о чем они не догадывались. А вот как это выяснилось. Оценки за год выставляет комиссия, которая обходит мастерские. Студентов на это время выпроваживают. Однако существует традиция прятаться в шкафы, что мы и проделываем по очереди. На этот раз очередь моя. Шкаф повернут к стене, на нем повешены холсты. Подслушиваю, что скажут члены комиссии. Обо мне сказали, что талантливый и надо бы перевести на живописное отделение. Я счастлив, но тут педагоги выясняют, что учусь у двоих. Наказали \»четверкой\», но в живописцы перевели.

За пять лет учебы в художественном училище студенты не раз отправлялись для работы на пленэре. Выезжали на практику и в лучшие музеи Москвы, Харькова, Киева, Ленинграда. Среди полусотни училищ страны наше считалось по уровню четвертым.

Поступил в Театрально-художественный институт — и тут тоже очень высокий класс обучения. С третьего курса вели занятия в мастерских профессора. Я учился живописи у Рахима Ахмедова, рисунку — у Александра Кривоноса. Шестой курс — дипломный. Одиннадцать лет профессиональной подготовки давали умения, необходимые любому таланту.

Мои ученики сейчас не доучиваются. В училище их готовят три года, институт для большинства ограничен четырьмя годами. Из моих нынешних студентов в магистратуре смогут продолжить учебу лишь двое. Я хочу, чтобы все они могли реализовать свой потенциал.

— Вам это удалось?

— Есть неосуществленные идеи. Думаю, что много было пустого и по жизни, и в творчестве, хотя количество работ внушительное и многие люблю.

Как на свидание, ходил недавно в Выставочный зал Академии художеств Узбекистана, где экспонировалась моя \»Байсунская мадонна\». Редко ее вижу. Она объехала разные страны мира, в Париже трижды выставлялась. А появился этот образ благодаря Рузы Чарыеву. В 65-м мы отправились с ним в его родные места в Сурхандарью. В Байсуне остановились у друга Чарыева по детдому, тоже Рузы. Байсунская мадонна — его жена. В 23 года она имела уже пятерых детей. Очень красивая, не хуже, чем Роксана Александра Македонского.

Меня восхищало все в Байсуне — горный воздух, дома на склонах, по крышам которых бегали вверх-вниз мальчишки, запахи от земли. У хозяев было небольшое жилище, скотина рядом, и ее запахи вдыхал с удовольствием. Настоящее! С молодой хозяйки я сделал несколько набросков, а картину написал в Ташкенте.

В Байсуне мы с Чарыевым много рисовали. За нами, стоя на крышах, наблюдали местные жители. Глядя на них, увидел сюжет для еще одной будущей картины \»Отец\». Среди множества крыш — отец и семь его сыновей. В 1972-м решил выставить ее на Всесоюзной выставке в Москве. Выставком состоял из руководителей творческих союзов республик и отбирал картины голосованием. Мне рассказывали, что когда показали \»Отца\», выставком зааплодировал.

— Теперь вы и сами в выставкоме. Часто аплодируете?

— В Творческом объединении художников Узбекистана я — заместитель председателя по творческой работе. На осенней выставке произведений творческой молодежи мы с коллегами просмотрели тысячу работ, выбрав для экспозиции пятьсот. Выезжаю в области, и там встречаю интересных живописцев. Но со времени моей юности изменилась форма заработка. Больше стали делать произведений, \»удобных\» для покупателей, чтобы легко воспринималось и оплачивалось.

Состоятельные люди покупают пейзажи и натюрморты. Я не иду на поводу у зрителей. Если пейзаж, значит, был всплеск — поехал, увидел. Никогда не напишу пейзаж по фотографии. В Ташкенте в Музее изобразительного искусства есть мое трехметровое полотно \»Камни, как люди\». Я много лет ездил в Исфару, чтобы его сделать.

— Вы — против работы на заказ?

— Наоборот. Я был рад заказу на создание монументальной живописи в Сенате. Его выполнял с учениками, и в этой работе было много творчества. Всегда госзаказ дисциплинировал, настраивал на волну, требовал высокого профессионализма. И при этом не давил, в отличие от индивидуальных заказчиков. По госзаказу писались и сюжетные картины, и портреты известных людей. Нынче заказов мало — и портретов мало, выставки — \»незрячие\», если на холсте люди, то часто они — условные, без глаз, без пальцев.

В восьмидесятые я участвовал в выставке портрета в Москве. Мои висели в одном блоке с холстами Шилова и Глазунова. Знаменитости мне не понравились. Подаренные мэром особняки для их коллекций долго обходил стороной. Но однажды зашел и был поражен увиденным: лица эпохи! С годами меняются состояние, антураж и выражение лиц. С тех пор мечтаю написать портреты всех деятелей культуры Узбекистана.

— Ваши произведения тоже могли бы составить коллекцию.

— Иногда об этом думаю. Многие разлетелись по миру. В Москве — около тридцати, в Германии — двести, полсотни — в Штатах, есть в Австралии, Болгарии, Польше, Англии. Хочу подготовить выставку, обработав их репродукции на компьютере и распечатав на баннерах.

— Вы выезжали за рубеж?

— Мне повезло, что рано открыл для себя мир. За рубежом я побывал впервые в 1969 году. Группа художников две недели провела во Франции. Тогда впервые увидел Лувр, соборы. Потом опять был Париж, увидел полную коллекцию Джоржа Брака, кубиста и друга Пикассо, выставку Шагала. Потом выезжал в Марокко и на Кубу, следующая поездка — в Индию, Сингапур, Малайзию. В Индии была возможность рисовать. Рисовал портреты и тут же дарил.

В Болгарии в 1975-м мы работали в Долине роз. Организаторы собрали художников из разных стран Восточной Европы. На итоговой выставке ряд картин купили, мне и коллеге дали возможность еще месяц поездить по стране. Стоит ли говорить, как важны для творчества впечатления.

Несколько раз выезжал в Германию. И там устраивались персональные выставки. В 2000-м персональная состоялась в Филадельфии, в 2001-м — в Нью-Йорке. В галерее на Манхэттене, рядом с башнями-близнецами, полицейскому вдруг не понравилась выставленная в витрине \»Обнаженная на сюзане\». Моя жена-искусствовед, устроившая выставку, обиделась на его замечание произведению искусства, забрала холсты и вывезла их. Это случилось за три дня до терактов. Как и башни-близнецы, галерея сгорела. Я благодарен полицейскому.

— Вас считают \»откровенным реалистом\». Эта установка не мешает исканиям?

— К рангу реалистов, несмотря на \»формальные поиски\», критики причислили на первой выставке, в которой участвовал студентом училища. Так и считают до сих пор. Меня это мало заботит. По жизни осмысливал новое, делал находки, шло саморазвитие. Знаю западных коллег, которые, найдя приемчик, став узнаваемыми, боятся сделать шаг вправо-влево. Я не боюсь. Пикассо ведь тоже не ограничивал себя, экспериментировал, менял форму от наскального рисунка и африканской скульптуры до кубизма.
Но я не мог предположить, что захватит компьютерное творчество. К высоким технологиям относился недоброжелательно и втянулся невзначай. Лет восемь назад вел занятия в детской студии для детей-инвалидов и детей из детских домов. Руководила студией мать двух детей-инвалидов, она же — специалист по электронике, которая и показала мне возможности компьютера. Заинтересовался, приобрел и затем до всего дошел методом \»тыка\».

— Получаются розы, портреты и нечто, к реализму отношение не имеющее. Многие произведения — эпатажные. Владимир Иванович, вам нравится эпатировать?

— Мне нравится работать.

Беседовала Наталия ШУЛЕПИНА
\»Правда Востока\», 13.4.2007г.

Добро пожаловать на канал SREDA.UZ в Telegram

Еще статьи из Личности