Сбор по тревоге в Ботаническом саду

Бывает же так: только СМИ опубликовало статью, как молниеносно началась реакция на нее. Наутро после публикации (сайт NUZ.UZ («Дровишки в Ботаническом саду», перепечатка на sreda.uz), раздался телефонный звонок сотрудников Госкомприроды: «Мы находимся в Ботаническом саду, но не можем найти место, где, судя по вашей статье, накануне велась рубка и вами зафиксировано несколько свежих пней».

Подробное описание маршрута не помогло. «Мы идем по тракторной колее, но места рубки не видим. С нами – директор Сада. Он говорит, что на дрова для теплицы пилили давно спиленные стволы. В 2016 году в июле хокимият Ташкента по согласованию с Ташкентским городским комитетом по охране природы выдал Ботаническому саду разрешение на изъятие 72 высохших и больных деревьев. Срок разрешения закончился 31 декабря 2016 года. Вы уверены, что видели свежие пни?»

Я, как автор, заволновалась. Даже если нам с коллегой, с которым осматривали место вывоза чурбаков померещилось, то на фотографиях ясно видно, что пни – свежие. Неужели лесорубы успели их выкорчевать за ночь после появления заметки, отреагировав быстрее экологов?! В общем, мне предложили срочно приехать, что и было сделано в сильном недоумении. В такси размышляла. «Даже если чурбаки из давно спиленных деревьев, почему они не оприходованы в установленном порядке? Срубили – внесите в акт. Или срубленных до 31 декабря было не 72 ствола, а произвольное количество? Про то, что производственное сооружение отапливается дровами, вообще непонятно. Не колхозная же теплица! И все же, куда девались свежие пни? Пару дней назад мы насчитали их пять под снегом и опилками, предположив, что может быть и больше».

Никуда они не девались. С большой группой экологов из Госкомитета Республики Узбекистан по охране природы, Ташкентского городского комитета по охране природы и Госбиоконтроля, а также с директором и агрономом Сада, мы прошли знакомым путем. От ворот – до горки, миновав ее, свернули на колею, разбитую многократным проездом трактора и тракторной тележки, по грязи и остаткам снега выбрались к месту.

На подходе заметили пару свежих ям, очевидно, из-под выкорчеванных пней. Не исключено, что их больше под ворохами веток. Свежих пней на сравнительно небольшом участке в пару соток мы насчитали больше двух десятков. Обнаружить оказалось их не так просто. Какие-то замазаны грязью, засыпаны прошлогодней листвой и опилками. Если хорошо поискать, и их может быть больше. У обнаруженных пней измерили диаметры. Зафиксировали результаты на фото и бумагу.

В отношении возраста пней мнения разделились. Сотрудница горкомприроды предположила, что пилили до 31 декабря согласно разрешению, директор Сада сообщил, что пилить деревья закончили в августе. Большинство удивилось тому, что опилки и сами срезы сохранили первозданную свежесть. При сверке диаметров пней и диаметров стволов в разрешительных документах хокимията (определяемых, по нормативам, на высоте 1,3 метра) удивление вызвала разница в десятки сантиметров. Те ли это деревья, что хокимият разрешал пилить?

Далее заинтересовались, каким породам деревьев принадлежат пни, тем ли, что в разрешении? Директор и агроном сказали, что по пню породу определить невозможно. Не очень поверилось. Им, новичкам, вероятно, и впрямь невозможно. А для сотрудников, проработавших в Саду десятки лет и знающих каждое дерево, наверняка, не проблема. На этих двух сотках поиски пней закончились. Понятно, почему. Прибывшие по тревоге обуты не в резиновые сапоги, а по-городскому. По асфальтовой дороге отправились к теплицам.

В заметке говорилось, что из шести обогревается одна. Дрова для ее обогрева и были пару дней назад навалены у входа. Что изменилось? Нас пригласили в три, и во всех оказалось тепло. В оранжерейной теплице, где маточная коллекция, так даже очень тепло, несмотря на сквозные щели и местами разбитые окна. К сожалению, сказал директор, зимой часть коллекции погибла. Увы. Коричневые пожухшие листья и нас очень расстроили. Фикус, знакомый каждому с детства, и вовсе пожух. Этот маточник погиб навсегда или с годами восстановится? Сколько стоит в материальном выражении ущерб от потерь маточников?

Наверное, дров в Саду еще не нарубили, потому не топили. А другие источники топлива не существуют?

Главная оранжерея отапливается газом. Щелей нет. Потери этой зимы минимальны. Беглая экскурсия по оранжерее экологам понравилась. Где еще увидишь столько редкостных тропических и субтропических растений. Это – национальное достояние. Впрочем, как и весь Ботанический сад для Узбекистана. Другой такой ботанической коллекции в стране нет.

По итогам ее осмотра участники составили акт. Отметили основные факты и подтвердили, что необходимо детальное изучение во исполнение природоохранного законодательства.

Мне, журналисту, предложили проштудировать природоохранное законодательство в части охраны и использования растительного мира. Это – домашнее задание. Ну что сказать. Проштудировала, и возникли дополнительные вопросы.

В новой редакции Закона РУз «Об охране и использовании растительного мира», принятой в сентябре 2016 года, есть статья 18. Похоже, благодаря ей Саду возвращен, как в былые времена, статус охраняемой территории. А еще сказано, что «ботанические сады подразделяются на ботанические сады общегосударственного значения и ботанические сады местного значения, которые образуются соответственно постановлением Кабинета Министров Республики». Сад в Ташкенте какое имеет значение – общегосударственное или местное? Нет постановления Кабмина, а от него многое зависит. Был бы и газ, и стабильное финансирование научных проектов, и достойная реконструкция, и системный контроль, а не раз в пятилетку из-за резонансной заметки в СМИ.

Кто осуществляет госконтроль в области охраны и использования растительного мира? Ответ в статье 24 закона: Государственный комитет Республики Узбекистан по охране природы, органы государственной власти на местах. Кто выдает разрешения на рубку? Ответ не в Законе, а в Постановлении Кабинета Министров «Об урегулировании использования биологических ресурсов и о порядке прохождения разрешительных процедур в сфере природопользования». Постановление принято двумя годами раньше, в 2014-м, до принятия новой редакции Закона.

Как принято, в законодательном акте в начале даются определения основным понятиям. Объясняется, что такое квота, ботаническая коллекция, окультуренные растения. Но объяснение понятию «санитарная рубка» отсутствует. Документы разрешительного характера выдают органы государственной власти на местах – хокимияты. Роль Госкомприроды и ее подразделений сведена к согласованию. Что понимают под «санитарной рубкой» в хокимиятах, трудно догадаться. Результат налицо в городах и весях Узбекистана. Рубка деревьев и обрезка стволовых веток – запредельные.

Иногда при выдаче разрешений на изъятие растений требуется заключение Академии наук. Но такое академическое заключение не предусмотрено для деревьев и другой растительности ботанической коллекции.

Для прозрачности действий пунктом 66 этого же постановления «Об урегулировании использования биологических ресурсов и о порядке прохождения разрешительных процедур в сфере природопользования» предусмотрено, что «уполномоченные органы ведут реестры выданных разрешений и размещают их на своих официальных веб-сайтах».

От хокимиятов этого не дождешься, хоть они и главные в деле. Нет прозрачности.

Вот и в истории с Ботаническим садом из-за этого непонятки. Был бы реестр, сколько б времени сэкономили серьезные люди. Прочли бы в открытом для всех электронном реестре описание каждого дерева под сруб, в чем «провинилось», где его местоположение. Это бы упростило контроль. И тогда вряд ли стали рубить Сад на дрова и иные нужды. Хоть и переименовали его недавно в «предприятие», это ведь абсурд.

Наталия ШУЛЕПИНА
Источник — nuz.uz,

23.2.2017

Добро пожаловать на канал SREDA.UZ в Telegram

Добавить комментарий Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован.

Комментарий

Имя

E-mail

Сайт

 −  1  =  6

Введите код с картинки (CAPTCHA)*

 Notify me when new comments are added.

Получать новые комментарии по электронной почте. Вы можете подписаться без комментирования.

Еще статьи из Фото