Верблюды, варан и… масло

Пишет Елена Дмитриева: «Эта история из моего Караулбазарского детства как редкий самородок сияет в памяти до сих пор. Фигурируют в ней мой папа и я. И, конечно, Кызылкумы с верблюдами, вараном… и масло».

Рассказываю все по порядку. После окончания геологического факультета САГУ в 1957 году мой папа Юрий Павлович Дмитриев начал  работу в СредазНИИгазе. Но уже в 1958-м, после рождения  моего  брата Саши, отправился в Караулбзарскую нефтегазоразведочную экспедицию в качестве  инженера-геолога.  Мы с мамой оставались в Ташкенте, но недолго.  Одинокий мужчина, неприспособленный к проживанию в диких условиях, быстро выходит из строя. Папа заработал гастрит и должность главного геолога экспедиции, а также почетное звание  первооткрывателя месторождений. 

Первое, что он заработал из этого перечня, был гастрит. Мама, подхватив слегка подрощенного Сашку, помчалась, как заправская декабристка, в Караулбазар. Стала варить овощные супчики и парить котлетки для папы. Меня не взяли, оставив на попечение бабушек до того момента, как семья переехала из общежития в роскошный двухкомнатный барак с кухней и чуланом.

Описываемые события происходили позже, уже после покупки машины и после возникновения Уртабулакского газового фонтана в 1962 году. Тогда папа и стал главным геологом. Он правильно рассчитал запасы месторождения и предупреждал начальство об аномально высоком внутрипластовом давлении газа, которое стало причиной катастрофы. Но это другая история и о ней отдельно.

Машина Газ-21, «Волга» в просторечии, которую папа купил в Бухаре, все время стояла в брезентовом гараже. Изредка, когда отец приезжал с буровой, мы ездили на «нашей» машине куда-то или купаться, или в Бухару за покупками или он сам ехал в Главное управление по работе. А летом мы ездили на ней в Ташкент, и это было длительное путешествие, почти два дня. Мы с Сашкой, обложенные продуктами, подушками, игрушками, с комфортом ехали на заднем сидении.

Мы очень любили эти путешествия, а про машину даже сочинили  марш, который с  удовольствием пели: «Где «Запорожец» не пройдет, где у «Победы» лопнет шина,  где  даже танк не проползет — проедет папина машина!»  Иногда, когда она долго пылилась в гараже, нам нужно было ее помыть. Не очень приятная процедура при отсутствии воды. В маленькое ведерко   наливался мыльный раствор, а в большое, оцинкованое — чистая вода.  Сначала машина  протиралась  пенной смесью из маленького ведерка при помощи губки или марли. Обычно это делал Сашка, когда не плакал и не капризничал.

Эта операция не требовала особых усилий — просто мочи себе испачканные части машины  мыльной водой,  которую,  идущая следом  сестра с чистой марлей, промываемой в большом ведре, должна тщательно смыть.  Сложность заключалась в том, что больше двух ведер воды на эту процедуру не полагалось. А иногда отец, когда  выкраивалась минутка в его напряженном графике, сам с большим удовольствием  возился с машиной, мыл ее, до блеска начищал ей внутренности — делал технический уход.  И, конечно, периодически менял масло.

Понятно, что для этого нужно было сливать отработанное масло и заливать новое. Отработанное масло нужно было ехать сливать подальше от поселка.  Скорее всего, все эти события происходили в будний день. Отец   неожиданно приехал с буровой, мама была в конторе, Сашка — в детском саду, а я дома. Короче, мы с ним взяли канистры с водой и с маслом, загрузили  в багажник и поехали, куда глаза глядят.

Добрались по грейдерной дороге до большого такыра. Там можно было остановиться без боязни, что машина медленно, но верно погрузится в песок. Папа занялся отвинчиванием карбюратора и прочими техническими экзерсисами,  а мне оставалось самой себя занять чем-нибудь.  Он очень увлеченно что-то там крутил и посвистывал себе, а я без особой цели бродила по такыру, рассматривая  все вокруг. Поверхность такыра, покрытая редкими кочками и уже начавшей отмирать весенней растительностью, раскинулась вокруг нас на обозримое пространство и заканчивалась буро–серой дымкой, плавно переходящей в голубое, близко-осязаемое, опрокинутое, как пиала, небо.  

Такыр — это обширная, ровная поверхность, покрытая двух-трех сантиметровым слоем глины, высохшей и растрескавшейся под палящим солнцем. Она крепко-накрепко сковывает уставшие бродить вечными странниками барханы, которые, казалось, выпрямили, наконец, свои заветренные бока под покрывалом такыра и отдыхают. 

Образуется такая поверхность, когда подземные воды подходят близко к поверхности и выносят с собой глинистые породы из глубинных слоев почвы. Испаряясь, вода оставляет плотный слой  сухой, засоленной глины на поверхности. Похоже это на черепки от кувшина, когда кто-то на них наступил. Засоленность почвы определяет и характер растений, произрастающих на этих территориях. Весной такыр расцветает и покрывается серо-зеленым ковром растений с мелкими  листиками и голубоватым  налетом кристалликов соли.

Мне всегда очень нравился гребенщик или тамарикс. Он растет  на засоленных почвах  зарослями  кустарника в человеческий рост.  И все его веточки покрыты мелкими розово-сиреневыми цветочками,  как будто на барханы опустилось  какое-то волшебное  облако или разлили очень большое  количество смородинового мусса. Зрелище действительно необыкновенно красивое, в пустыне, обычно такой скупой на краски,  просто  дух захватывает. Мама посадила  у нас в палисаднике кусты гребенщика, и он прекрасно цвел с весны до глубокой  осени, украшая безликие стены барака.

Но вернемся к нашему маслу.  Гуляя   по окрестностям и сосредоточившись на  жуках и ящерицах,  которых можно было обнаружить на растениях, а также по следам, которые они оставляли  на песке,  я ушла довольно далеко, но папа не беспокоился — меня было хорошо видно. Мы с мамой   достаточно часто ходили весной. И я знала элементарные правила: не хватать незнакомых пауков и змей и, конечно, мне и в голову не могло прийти сделать что-то подобное. Но тут… Но тут  я увидела метрах в трех-четырех метрах  от себя полосатенький, как мне показалось, шарфик. Без    всякого опасения я подошла рассмотреть его.  

Предполагаемое вязаное изделие внезапно оказался линяющим вараном, достаточно большим, чтобы перепугать меня, а потом и папу.

Когда до него оставалось буквально два шага,  Шарфик  вдруг поднялся на  ногах, раздулся, как воздушный шар до  внушительных размеров, и стал раскачиваться  туда-сюда.  У него вдруг так же обнаружилась красная пасть, которую он не преминул распахнуть. Оттуда выскочил длинный, раздвоенный язык и раздалось такое жуткое шипение, да так громко, что папа тут же, еще, кажется, до моего истошного вопля, оказался рядом.  При этом Шарфик свирепо бил хвостом, оказавшимся  в комплекте ко всему остальному, так, что пыль летела  в разные стороны. И больно хлестнул меня по ноге. 

Что и говорить — мы очень испугались.  Все произошло так неожиданно! Вдруг! Оказывается, когда   варан линяет и сбрасывает старую шкуру, а он, как змеи, периодически это делает,  он становится   очень уязвимым,  весь чешется и психует по любому поводу. Представьте, лежит он себе в  вырытой им ямке, никого не трогает и потихоньку, с передыхами, вылазит из старой  шкуры. Тут    к нему подскакивает неизвестно откуда взявшаяся нахалка и тянет свои руки к его измученному чесанием хвосту!

Хорошо, что он меня еще не укусил. Но хвостом он меня стеганул довольно больно. Мы посмотрели на него немного и водрузили обратно в его убежище. Папа взял саперную лопатку и  доску из  багажника  углубил и расширил укрытие,  в  котором бедолага сидел, и мы его, шипящего и отбивающегося,  осторожно доской подтолкнули в новую ямку. Наш варан был сантиметров 70-80 наверное — не очень большой. Попадаются самцы до 160 см, просто сухопутные крокодилы.

Вараны обычно спокойные, осторожные и с людьми не пересекаются. Они охотятся на насекомых и мелких грызунов, кроме того, могут иногда перекусить желтопузиком. Но в период размножения и линьки они становятся раздраженными и агрессивными. Такой варан опасен  даже для верблюда. Он кидается, подпрыгивая высоко в  воздух на своих сильных, кривых лапах, и кусается. Кроме того в его слюне могут быть вещества, вызывающие воспаление  места  укуса.  Надо ли говорить, что мне был сделан выговор за то, что я полезла хватать этого монстра за хвост. 

На этом наши приключения не закончились. Поругиваясь, папа посадил меня в машину и обещал поскорее прикрутить аккумулятор. Я сидела и глазела по сторонам и вдруг увидела, что   от линии горизонта отделилось и стало быстро перемещаться в нашу сторону пыльное облако.  Ветра не было и быстрое передвижение этого облака  выглядело по меньшей мере аномально. Пока я  размышляла об этом, от него отделилась вполне осязаемая фигура.

 Широко и размеренно выбрасывая вперед длинные ноги, прямо на нас мчался одногорбый  верблюд-нар  или дромедар.  За ним послушно, на некотором расстоянии, но без особого  энтузиазма, поспешал его гарем  —  верблюдицы  с  хорошенькими верблюжатами. Семеня за своим отцом и повелителем, они-то и поднимали облако пыли.  А самец несся впереди легко и стремительно, неотвратимый, как паровоз, и в его агрессивных намерениях сомневаться не приходилось.

Я открыла рот, чтобы предупредить, но папа среагировал быстрее. Перекрывая рев приближающегося верблюда, страшным голосом он заорал: «В машину!», захлопнул капот и мы понеслись! Хорошо, что машина взревела и сразу завелась, хорошо, что мы были на такыре, хорошо, что аккумулятор все-таки прикрутили, хорошо, наконец, что эта скачка наперегонки  с верблюдом была нами выиграна,  но… Но с какими потерями!

Сначала мы мчались по гладкой поверхности такыра, а параллельным курсом, не отставая, летел нар. Глаза его горели и он издавал какое-то очень громкое то ли бульканье, то ли блеяние на басах. Он ревел. Створ его циркульных ног за один шаг или прыг покрывал не меньше трех метров. Булькающее брюхо раскачивалось из стороны в сторону на уровне крыши нашей «ласточки». Зрелище из разряда «слабонервных просим удалиться».

Потом он  решил поплеваться – рыгнул и папа прибавил газу, но все заднее окно покрылось бурой, с какими-то вкраплениями, пеной, что сразу лишило нас заднего обзора и возможности дышать. Содержимое плевка было объемисто и вонюче. А ревностный защитник верблюжьего гарема не отставал. И, судя, по всему готовился к новому плевку. В пылу удирания мы потеряли место съезда с такыра на грейдерную дорогу, по которой мы могли бы поскорее ретироваться.

Ориентиры в пустыне весьма сомнительны. Солнце, когда ехали на такыр, светило в глаза. Теперь оно было в зените! Удирая от погони, мы беспорядочно кружили, не разбирая дороги по твердой поверхности такыра, но никак не могли оторваться от разъяренного верблюда. Животное неотступно следовало за нами и плевалось, а еще пыталось лягаться, когда догоняло нашу машину. Его длинные ноги, казалось, имели бесконечное число степеней подвижности, вращались в любую сторону и как молоты стучали в крылья и багажник нашей бедной многострадальной «ласточки».

Было реально страшно. Но одновременно и смешно. Верблюд с развевающейся белой слюной на подбородке был похож на Деда Мороза с большим количеством заказов в Новогоднюю ночь, он был потешен. Издавая звуки, похожие на икоту, и метко оплевывая нас этой вонючей омерзительно-липкой пеной, он устрашающе таращил глаза и противоестественно вращал ими, словно взбесившийся хамелеон. Хорошо, что мы успели поднять стекла.  Вся машина снаружи была оплевана. Мы воняли и очень мало что видели сквозь растекающиеся по стеклу остатки  полупереваренного верблюжьего завтрака.

Первая паника прошла, и мы сообразили, в какой стороне находится дорога. Только нужно было ее найти.  Надо сказать, что смехотворность ситуации еще была в том, что кроме нас и  нашего преследователя на такыре находился его гарем, который тоже перемещался в направлении, противоположном нашим галсам, и стоило нам поехать  в  сторону дорогих сердцу  нара красавиц, он с новым приступом ярости и сил бросался за нами. А еще где-то здесь находился несчастный линяющий варан.

Представляю, сколько эмоций бедолага пережил, наблюдая за тем, как мы носились мимо него по такыру из стороны в сторону, а вслед за нами еще и толпа верблюдиц с детьми!

Наконец, впереди, среди песка, за пределами такыра, промелькнули три полоски  — две светлые –колея от колес и темная посередине — дорога! Ура!  Сделав круг почета, сопровождаемые   экскортом в лице поднадоевшего со своим душистым нутром верблюда и его гарема, папа разогнал «ласточку»  до первой космической скорости и  мы  перепрыгнули  с такыра на дорогу. Приземление было более чем жестким. Я чуть было не проделала своей головой в крыше «ласточки» дыру и прикусила язык, а папа потерял зуб, ударившись о руль. Но мы вырвались, мы  неслись по дороге — Швобода!!!

Увидев позорно удирающего  противника, наш красавец — альфа-самец (очень модное выражение, не могу не использовать его хоть один раз) для приличия немного пробежал за нами, потом гордо сплюнул на землю остатки своей ароматной жвачки и не менее гордо удалился к своим дамам.

Проехав немного, мы остановились и принялись зализывать раны и считать потери. И главное, надо было оттереть смотровое стекло, чтобы добраться до дома. На голове у меня образовалась огромная шишка, говорить мне было трудно из-за травмированного языка. Папа тоже шепелявил, пока не вставил зуб. Но больше всех пострадала машина — наша ласточка. Отмывали мы ее не один день, липкая смесь из желудка нара ничем не хотела оттираться. Маме пришлось еще стирать чехлы – на них попало совсем немного этого верблюжьего аромата, но —  запах! Неприятный запах был очень стоек. И сами мы отмывались и отстирывались, потому что оттирая   машину от липкой, тягучей жвачки, конечно, измазались. Потом еще правили вмятины на боках машины.

По-видимому, произошло следующее. Когда мы с папой сражались с вараном и орали, как  оглашенные, сначала от неожиданности и испуга, потом, когда он лупил хвостом и шипел, а мы его запихивали в укрытие, мы переполошили  верблюда, который прогуливал своих дам и детей в окрестностях такыра. Решив, что эти вопли нечто иное, как вызов соперника, претендующего на его домашние тапочки среди прекрасных красавиц, он, не разбирая дороги, ринулся защищать свою семейную жизнь, свой гарем!

Почему наша «Волга» ничем, по крайней мере, мне, не напоминающая верблюда, вызвала у него такую агрессию, не знаю.  Может, со зрением у него было плохо.

Этот случай сблизил нас с папой – какое-то время мы с ним переживали одинаковые эмоции, понимали друг друга с полуслова. Мы ехали тогда домой и обсуждали наперебой происшедшее, смеялись, вспоминая какие-то детали и показывали друг другу наши «боевые шрамы» – шишку и зуб. Такого единения с папой, мне кажется, потом никогда не было.

Теперь с позиции взрослого человека я понимаю его. Ответственная должность, бесконечные правительственные комиссии, требовавшие моментально прекратить фонтан  на Уртабулаке. Пламя поднималось в высоту почти до ста метров, гигантские потери сгорающего газа. Нервы у него были совершенно истрепаны. Мы его практически не  видели в спокойном состоянии.

Фонтан горел три года. Папа участвовал в тушении, как инженер-геолог разрабатывал различные способы установки оборудования, чтобы, как в обычном месторождении закрыть запорным механизмом выход газа. Пламя несколько раз гасили, но снова газ зажигали, так как не могли поставить арматуру и оборудование, все срывало. Газ — тяжелый, да еще с сероводородом, быстро распространялся по ложбинам, низменностям. В поселке, который тоже находился в низменности, все время чувствовался запах тухлых яиц, даже когда горел огонь. Мы вернулись в Ташкент в 67 году. После взрыва прошло больше полгода. В этом рассказе мало о тех событиях на буровой, потому что о них — отдельное повествование.

Эпизод  с вараном  и  верблюдами навсегда остался в моей памяти  ярким воспоминанием  о далеком детстве, папе и  Кызылкумах.

Елена ДМИТРИЕВА

SREDA.UZ

Добро пожаловать на канал SREDA.UZ в Telegram

2 комментария на «“Верблюды, варан и… масло”»

1. Татьяна Вавилова:

   02.06.2019 в 21:23

   Великолепный рассказ! Представила всё в деталях.)) Много слышала о варанах в наших степях от бабушки. Их и правда называли степными крокодилами и очень боялись. А когда к соседям на Кометной, где мы жили в конце 40-х, приезжали гости на верблюдах и привязывали их к дереву перед калиткой, я очень хотела подойти к ним поближе. Но мама не разрешала — заплюёт. Права была мама. )))

   Ответить
   • Елена:

     02.06.2019 в 21:35

     Нет,ваша мама Татьяна Александровна была не права.Плюются верблюды самцы при гоне- т.е.в определенный период .И агрессивны они именно в период размножения .В такое время обычно самцы не используются,как вьючное животное- с ними невозможно справиться. Самки- покладистее и спокойнее .Короче не бойтесь и ездите на дамах-верблюдицах.

     Ответить

Добавить комментарий Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован.

Комментарий

Имя

E-mail

Сайт

 +   =  двенадцать

Введите код с картинки (CAPTCHA)*

 Notify me when new comments are added.

Получать новые комментарии по электронной почте. Вы можете подписаться без комментирования.

Еще статьи из Биоресурсы