ДИАЛОГИ СЕВАСТЬЯНОВОЙ

Каждый раз после спектакля Театра движения «Лик», больше известного как Театр Лилии Севастьяновой, публику тянет за кулисы. Наверное, потому, что на спектакле артисты установили диалог душ со зрителями. Действо интересно, и людям хочется продлить диалог.
«Правда Востока», 25.2.2004г.Каждый раз после спектакля Театра движения «Лик», больше известного как Театр Лилии Севастьяновой, публику тянет за кулисы. Наверное, потому, что на спектакле артисты установили диалог душ со зрителями. Действо интересно, и людям хочется продлить диалог.

На это мое «не всем», Лилия Севастьянова рассмеялась: «Да разве ж можно всем нравиться?» За кулисами те, кому нравится. Меня тоже тянет туда после каждого ее спектакля. У актрисы Ольги Останиной, откинувшейся на стул у края сцены среди цветов, похоже, сил на разговоры нет. Она, как те балерины с полотен Дега, а может быть, как Золушка. Бал закончен. Антон Авруцкий в белых одеждах, в которых только что исполнял финал «Встречи», уносит со сцены иные, темные одежды. Наверное, и ему кажется, что до дна пуст.

Диалога не будет? «После каждой премьеры у меня возникает мысль, что больше я ничего не смогу поставить, так как все высказано,- признается Севастьянова-режиссер, она же актриса и продюсер. — Но к счастью…» Больше двух десятков спектаклей сделано за двадцать два года работы.

Я выстаиваю к Лиле очередь жаждущих диалога и договариваюсь об интервью. Мы знакомы лет семнадцать. Однажды меня привели к ней на репетицию, сказав: «То, что делает Лиля, надо видеть». Она начинала во Дворце авиастроителей в студии современного танца, которую создала будучи юной выпускницей Ташкентского института культуры. К сожалению, мне не довелось увидеть ее первые спектакли. Но все остальные смотрела. «Один вечер» — раз пять, еще были «Тайна», «Вокзал», «Прошение», которые видела столько, сколько показывали. А вот «Рождение» видела однажды, потому что это был один-единственный спектакль, хоть и аншлаговый.

Сцену для «Рождения», как и сейчас для сдвоенного спектакля из «Прошения» и «Встречи», предоставлял Государственный русский драматический театр, не требуя арендной платы, и за то ему спасибо. Но постановки — ту и эти — отделяют два года, и по-прежнему нет у исполнителей в необычном для Узбекистана стиле «данс контампорен» ни своей сцены, ни своего зала.

«Репетируем на граните», — констатировала Лилия Павловна после спектакля в ответ на поздравления министра культуры и вопрос: чем помочь? Мне потом на недоуменное «наверное, на грани?» она ответила: «В общем, это одно и тоже. На граните репетировать холодно, актеры простывают. Иной раз опускаются руки, думаешь, не бросить ли все. И вдруг кто-то предлагает помочь. Несколько проектов поддержало посольство Франции в Узбекистане, Фонды, просто люди». Минувшим декабрем просто люди помогли театру Движения организовать совместный спектакль с детьми-инвалидами в Центре современного искусства.

«Какой у вас статус?»

Когда только начинали выезжать на фестивали и для участия в творческих лабораториях, был статус студии. После участия в творческой лаборатории в Туапсе, точнее, после показа там спектакля «Один вечер», зрители хлопали час, а критики говорили: «Они, кажется, сами не понимают, что сделали». «До этого,- вспоминает Севастьянова, — я придумывала спектакли. Но, готовя этот, мы открыли пространство импровизации. Сперва возникает мысль, а далее идет ее развитие, происходит рождение жеста, такого, чтобы говорил, чтобы зрителю передавалось».

Это был конец восьмидесятых годов, и на огромных просторах тогда еще одной большой страны, ничего подобного не ставилось. Севастьянову закордонные участники лаборатории пригласили во Францию провести, как у них принято, творческое ателье для отдыхающих на взморье. Была и в Париже, где познакомилась с коллегами. Выяснила, что и там танцовщики пытаются вести диалог со зрителем через импровизацию. Стиль этот называют «данс контампорен».

«Так мы обрели стиль. Но до недавнего времени не было никакого статуса. Наш Театр движения «Лик» считался любительским коллективом, хотя для тех, кто хотел нам помогать, это не имело никакого значения. В сентябре 2003 года мы стали дочерним предприятием Ташкентского городского комитета работников культуры». «Дочернее предприятие – это вроде как не театр» — «Почему? Теперь у нас есть официально зарегистрированное имя и открыт счет в банке». Правда, на счету пусто. Но есть зрители и друзья театра, а благодаря Центру современного искусства – еще одна сценическая площадка.

Она использовалась уже не раз: в одном из залов центра настилается линолеум, монтируются прожекторы, ставятся амфитеатром конструкции человек на шестьдесят зрителей. Одни живут в спектакле, другие смотрят. Первую постановку на этой площадке, точнее, серию из восьми «Встреч», помог организовать фонд Сороса, вторую, ту, что в декабре, – «люди с сердцем». В этом спектакле в Центре современного искусства на одной сцене выступали вместе Лилины артисты и дети-инвалиды. А действие было так же красиво, как и во всех других спектаклях Севастьяновой. Было много мыслей и говорящих жестов. Наверное, исполнителям удалось затронуть души, ведь многие зрители плакали.

Узнав о событии задним числом, один мой коллега заявил: «Никогда не пойду на спектакль, где участвуют дети-инвалиды». Мотив такой: «Тяжело». В наших с Лилей диалогах я спросила напрямик: «Вы хотели разжалобить зрителей?»

Птенец и птица

Лиля, простите за дурацкий вопрос. Но иногда мы, журналисты, должны их задавать. Я помню ваш рассказ о еще одной работе в ателье танцевальной импровизации во Франции в 1996 году. К вам пришла девочка на костылях: «Возьмите и меня в спектакль». Ваша подруга художница Люс отговаривала, совсем недавно посмотрев спектакль с инвалидами, где режиссер показал всех убогими. Вы пригласили девочку в создаваемый вами мир, где жесты и подчеркивающий их свет – почти живопись, а музыка звучит как фон для танцовщика, исполняющего партию-соло. Она исполнила свое соло.

Что вы тогда ей сказали, перед тем, как родилась ее импровизация? «Прости всех, если есть обида». Девочка в этой теме стала поднимать ручки. А в них — костыли. Но зрителю казалось, что это крылья, и он следил за ее полетом. И вот взмах, еще и еще. Она оторвалась от обид. Это красивая история, но случилась она во Франции, где, наверное, живет по-другому настроенный и воспитанный зритель. А тут? «И тут. Во время спектакля все наносное уходит. Мы ведь не подаем детей как ущербных. Наоборот, для зрителей они раскрываются как актеры…»

«Кто помог организовать спектакль?»

«Дети спрашивали, когда же будем выступать. Между тем, даже для того, чтобы привезти их в Центр современного искусства и потом доставить домой, нужны деньги. Есть много технической работы, которая тоже должна быть оплачена. Очень вовремя приехал «приемный папаша» из Японии. Моя дочка, занимаясь на востфаке, около года проучилась в Японии. А там принято к иностранным студентам, чтобы легче адаптировались, «прикреплять» японских родителей. Приехав погостить, Ешидо Кунихико ходил на наши репетиции и был в полном восторге. Уезжая из Ташкента, подарил небольшую сумму на премьеру. Его поддержали сестры Малика и Диляром Хаитовы».

«Лиля, то, что вы ведете занятия в Клубе реабилитации и интеграции детей-инвалидов, не каждый поймет», — в очередной раз мне захотелось задать трудный вопрос собеседнице. «Конечно, не каждый, — согласилась она, — но многие понимают». Два года назад Посольство Франции в Узбекистане выделило грант на постановку «Рождения». А на выручку от продажи билетов сделали ремонт зала, купили музыкальный центр для детского колектива, покрытие для пола, костюмы.

«Как соединяются в одном спектакле ваши взрослые артисты из Театра Движение и дети-инвалиды?» — «Не надо думать, что мы, взрослые, только учим. Мы и сами у них многому учимся. Девочка Камила перенесла тяжелейшую операцию на сердце, ей многое нельзя, но она очень чуткая, видит, кому помочь. Глеб – ментальный инвалид, но за три года ни разу не опоздал. Он как бы директор нашего танцевального коллектива, и у него стоит поучиться аккуратности. Валера не говорит, подняться самостоятельно с коляски не может. Но в нем такая внутренняя сила, что, кажется, случись беда, встанет и защитит.

В декабрьском спектакле, который мы приурочили ко Всемирному дню инвалидов, Валера и Наргиза, она тоже на коляске, танцевали танго. Взрослые артисты их возили, как бы давая направление. А в целом это была импровизация о пробуждении первых чувств.

Я уже во многом вижу наш следующий спектакль. В нем будут заняты пятеро актеров и человек десять детей-инвалидов. В нем три главных линии, одна из них — «птица и птенец». Предлагая, я иду от ребят, наблюдая за ними. Однажды к нам пришла новенькая. Анечка еле ходила, и я к ней бросалась при каждом шаге, боясь, чтобы не упала. Птенчик выпал из гнезда… А Валера – большая птица, которая пролетает мимо: «Я буду тебя кормить, птенец, ты окрепнешь». Теперь они этот сюжет танцуют.

Проект поддержало французское посольство, пообещав привезти хорошего художника ради хороших декораций. Лиля объясняет мне, для чего декорации: обычно она ставит спектакли на «черной сцене», рисуя цветом и светом. Но тут надо добавить красоты, чтобы зрители не почувствовали, что «тяжело».

«Кто ваши зрители?»

Вообще-то я за зрителями Театра Лилии Севастьяновой наблюдаю много лет. Но всегда удивляет, как замирает зал в минуты тишины. Вот и «Прошение» начинается без звука. И по ходу есть немало пауз. «Если бы мы не опасались бытовых шумов, весь спектакль работали без музыки. Мы же ставим не балет. Обычно танцовщик иллюстрирует. А у нас тема идет изнутри, и музыка присутствует как среда. Для меня, когда стоит благоговейная тишина, — самые дорогие минуты Актеры и зрители боятся нарушить диалог, возникший между их душами».

А вообще-то, говорит Лилия, зрители разные. Много приходит неподготовленных, это для них звучит голос со сцены перед началом, вводящий в другой мир. Свой зритель приходит на спектакль по несколько раз, спрашивает, когда следующий. На последнем спектакле были четырнадцатилетние школьники.

«Их было не слышно. Ой, как обычно шумят школьники в театрах, если приходят классом!» — «Мы познакомились с ними еще в школе – учительница попросила. Я не знала, о чем будем говорить. «А волну руками умеете изображать?» — сходу спросил любознательны мальчик. «Конечно», — показала. Попробовали вместе с ребятами, что могут кисть, плечи.

Научить танцевать легко. Во «Встрече», к примеру, участвуют обычные здоровые дети. Но я никогда не приглашу в спектакль человека, не умеющего сопереживать. Если музыкант играет очень технично гаммы, это еще не искусство. А когда танцовщик показывает возможности своего тела, это считают искусством. В нашем же театре главное – говорить о чем-то высоком, используя технические возможности как язык. Если человек интересуется только собой, не умет сострадать, нравственно не развит, он ничего не скажет, только покажет мускулы».

«Вы говорили об этом школьникам и они вас поняли?» — «Разговор, начавшись с пластики, сам собой перешел в нравственную сферу. Много понятий сейчас перевернуты. Одна девочка сказала, что для нее счастье, когда у мамы хорошее настроение. Сейчас считается: счастлив тот, у кого есть то, это, пятое, десятое. А для кого-то, сказала я, чашка воды, которую вы принесете, — счастье. И вы можете дарить это счастье. «А вы кому помогли?» — вдруг спросили меня. Все притихли. Вспомнила Валеру-колясочника. Для него счастье – учиться, он всю жизнь ждал учителя. Нам всем надо посмотреть вокруг себя, увидеть, кому ты нужен. Помогать важно – тогда у здоровых людей смягчаются сердца».

Я понимаю, почему на спектакле школьники замерли вместе со всем залом. Но я не понимаю, почему Севастьянова и ее актеры все тащат на энтузиазме. Не должно быть так, чтобы талантливые люди сами барахтались. Тонкой культуре, точно так же, как и детям-инвалидам, надо помогать не от случая к случаю, а целенаправленно.

О чем мечтаете?

Задаю еще один вопрос и догадываюсь, как он скучен. Конечно, режиссер мечтает о новых спектаклях. «Они рождаются после размышлений?» — «По разному. Ставила «Тайну» с французским танцовщиком. Одну сцену мысленно сразу увидела: лежит человек на столе, а сверху струйкой падает снег. Вот эта струйка – не для каждого, она – дар, который дается художнику, вообще творческому человеку. А дальше мы раскручивали, на что можно потратить этот редкий дар – на благо людям или во благо себе».

«Если придет на спектакль неподготовленный зритель, он это поймет?» В ответ Севастьянова рассказывает мне, как готовят зрителя в Питсбурге. Она это знает, потому что пару лет назад посольство США в Узбекистане помогло ей поучаствовать в программе «Интернациональные визитеры» и познакомиться с артменеджментом в США.

«Нам показали пять городов и познакомили с культурной политикой. Симфонический оркестр Питсбурга готовит публику с яслей. Приходят музыканты из оркестра и играют вживую на скрипке, виолончели, арфе. Дети чуть-чуть подрастают, и те же артисты снова к ним приходят, исполняя музыку чуть сложнее. Точно так же работают с будущим зрителем музеи, театры. Потом такого ребенка дешевка не тронет. Между серьезным искусством и зрителем существует целая система менеджмента. А в ней – не отдельные администраторы с билетами, а хорошо налаженная реклама. Есть много организаций и фондов, дающих деньги на развитие подлинно высокой культуры».

После этого рассказа есть резон еще раз вернуться к вопросу о мечте: «Вы мечтаете?..» — «Чтобы не уезжали мои артисты, чтобы были востребованы. А еще мечтаю, чтобы в Ташкенте был Центр Движения, где был бы наш театр и много студий для взрослых, подростков, детей».

Наталия ШУЛЕПИНА
«Правда Востока», 25.2.2004г.

Добро пожаловать на канал SREDA.UZ в Telegram

Добавить комментарий Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован.

Комментарий

Имя

E-mail

Сайт

шесть  −   =  два

Введите код с картинки (CAPTCHA)*

 Notify me when new comments are added.

Получать новые комментарии по электронной почте. Вы можете подписаться без комментирования.

Еще статьи из Личности