В ПАМЯТЬ О ТАТЬЯНЕ КУЛЕВАС

В ПАМЯТЬ О  ТАТЬЯНЕ КУЛЕВАС

«Лёвушка» — так называется статья, которую написала ученица музыкальной школы имени Успенского через годы о своем педагоге. Она стала журналисткой. Сначала поработала в молодежной газете, потом была принята в совсем еще молодом и озорном возрасте в очень серьезную газету «Правда Востока». Звали ее Татьяна Кулевас. Пригласили сюда «не маститую» (тогда здесь работали исключительно мэтры, мастера пера) за талант, за легкий слог, за те настоящие профессиональные качества, которые в ней не надо было взращивать. Они в ней уже были — ответственность, искренний интерес к событию, чутье на новость, восхищение чужим творчеством.

О людях-творцах она рассказывала на страницах газеты, работая в отделе культуры. О тех, кто горит и не сгорает. Кто талантлив. Чья самоотдача не меряется зарплатой. Чей творческий дар дарится людям без оглядки.

Это была целая эпоха в редакционной жизни, когда Татьяна Кулевас работала в отделе культуры «Правды Востока». К ней я, «человек с улицы», принесла одну из первых своих заметок про культуру и страшно волновалась, как примет. «Как приятно общаться с умными и доброжелательными людьми», — думала, уходя из редакции. Заметка была не весть как написана и требовала доработки. Но попала-то она к Татьяне Кулевас. Ее мягкая редактура сохранила авторское «лицо», заметку опубликовали, и за нее не было стыдно.

Когда ни в чем не уверен, встреча с такими людьми, как Татьяна, редкая удача. А через несколько лет мы стали работать в одной газете. Не очень много общались, ведь эти самые заметки писать – нелегкий труд. В редакции ежедневной газеты все в трудах и заботах. Но случались и праздники. Помнится, на одном из праздников тамада, передавая слово Татьяне, выразил ей свое восхищение не только как правильному человеку и отличному журналисту, с которым трудиться в одной редакции в радость, но и красивой женщине: «Татьяна идет по коридору, мы, мужчины, в восхищении, и при этом все мы жутко завидуем Гене, ее мужу, который пишет свои заметки в соседнем кабинете». Все рассмеялись, потому, что каждый хотел так сказать. «Одним словом, королева».

Как-то выехали в детский лагерь на выходные, когда летний сезон закончился. Вечер провели у костра, пели песни под гитару. Поутру отправились в поход. Подросшие Танины дети прокладывали тропу. Мы пролезали под каким-то забором, чтобы не идти в обход. При этом нахохотались, так как не всем хватало изящества, напрыгались через ручьи, нафотографировались, так как осень была потрясающе желта и красна. Конечно, детали забылись, но и сейчас греет ощущение теплоты от семьи Кулевас-Фиглина.

Однажды Гена ушел в другую редакцию, а за ним ушла и Таня. Виделись мы редко. Но всегда интересовалась: «Как Таня?» «Хорошо. Хорошо. Хорошо». И вдруг коллеги из той газеты сказали: «Плохо, Таня болеет». Она боролась четыре года. Перенесла шесть операций, десятки «химий». И каждый раз она возвращалась в работе. Очень любила дело, которому служила, свою журналистскую профессию.

На днях ее проводили.

Все время думаю об этом светлом человеке. Она не была моим педагогом, но она открыла мне «калитку» в мир журналистики и воодушевляла своими статьями. Одна из таких — «Лёвушка». О ее педагоге.

Наталия Шулепина


ЛЁВУШКА

Как сейчас слышу звенящий возглас: \»Девчонки! Новый \»препод\» идет! Молодой, симпатичный!\» Мгновенно одергиваются фартучки, кокетливо поджимаются губки… Это, впрочем, было и все. Молодой, симпатичный Лев Глебович Коваль кокетства не замечал, матримониальные побуждения игнорировал. Зато очень быстро влюбил всю старшеклассную братию в свои, казалось бы, сухие предметы: сольфеджио и гармонию.

И вот уже из \»теоретического\» класса наряду с обыкновенными гармоническими задачками и диктантами несется то чудесное двухголосие (\»Уж вечер, облаков померкнули края\», — выводят воображаемые Полина и Лиза), а то что-то вовсе несусветное. Когда, сгорая от любопытства, преподавательницы из соседних классов заглядывали к Ковалю, они могли наблюдать аудиторию, обессиленно всхлипывающую от хохота, и двоих юных мужей, которые неокрепшими голосами с подчеркнуто невозмутимыми лицами выводили: \»Савка и Гришка сделали дуду\». А Лёвушка (так мы между собой называли \»молодого, симпатичного\») только мягко улыбался, пряча под густыми бровями озорные огоньки.

Теперь, уже далеко отойдя от той \»школы Коваля\», к великому счастью выпавшей нам в детстве, задумываемся: что же это было — хитрая педагогическая уловка или просто поведение интеллигентно¬го человека? Ведь он к нам, детям, относился с уважением (не случайно, наверное, был единственным педагогом, называвшим нас на \»вы\»), и лишь когда какой-нибудь отрок явно перебарщивал с самоутверждением, Лев Глебович слегка наклонял набок голову и с крайней заинтересованностью спрашивал: \»А колесо от троллейбуса вы не хотите?\» \»Братия\» оценивала юмор, и однажды в день рождения Левушки вкатила на четвертый этаж, к дверям его квартиры, самое настоящее колесо. То самое, троллейбусное. В такие минуты взаимоотношения учеников и учителя достигали апогея. Впрочем, по части юмора с ним всегда находился общий язык…

Почему так радостно вспоминать о Левушке? Столько лет все не изглаживается из памяти та аудитория, где решали с ним гармонические задачки. Наверное, в нас — детях, он сумел заложить много та¬кого, что потом проявилось, состоялось во взрослых. Память не стирает воспоминаний, если они продолжают задевать за живое. А Левушкины уроки — это и есть мы, немалая частица нас.

Тогда, конечно, и в голову не приходило, что он, педагог, сознательно старался развить у \»своих детей\», у тех, кого выпускал в жизнь, не только профессиональные навыки. К концу школы вместо трехголосных диктантов, как требовалось для поступления в консерваторию, мы запросто писали четырехголосные. Но не менее важным было (это стало понятно значительно поздней), что ему удавалось исподволь раскрепостить почти каждого из воспитанников, заставить острее, эмоциональнее чувствовать окружающее и на него реагировать. Без этого, без ответной реакции, без своего голоса в многозвучии жизни не может быть полноценного музыканта. И полноценного человека — тоже.

Мы вместе сочиняли сценарии \»кавээнов\», выпускали длиннющие стенгазеты. А на знаменитые капустники, как в школе, так и в консерватории, где он тоже преподавал, сбегалось столько людей, что зал их просто не вмещал. Опоздавшие, вытягивая шеи, заглядывали из дверей, через головы.Ребята разыгрывали сценки из школьной и вузовской жизни, изображали своих товарищей, педагогов, администрацию (с демократией здесь тоже было все в порядке). Коваль никогда не боялся уронить свой авторитет, и подростки принимали его таким, каким ему хотелось быть в нашей среде, — забывая иногда о дистанции между учительским столом и ученической партой, общаясь с ним, как с товарищем.

Легкомысленная, самоуверенная и эгоистичная юность! Практически ничегошеньки мы не знали о своем учителе. Что закончил он нашу же школу, с отличием. Что обладал прекрасным, до немыслимого, профессионально отточенным слухом, еще студентом начал изучать акустическую природу узбекской музыки, мог исполнить любую мелодию на флейте или нае, а многолетние исследования легли потом в основу его докторской диссертации. Увы, мы не знали этого всего, а обнародовать результаты своей кропотливой работы он не торопился. Труд Льва Глебовича Коваля увидел свет уже после его смерти.

Сегодня, размышляя о культурных традициях, становлении музыкального искусства Узбекистана, важно отдать должное и тем скромным труженикам, которые посвятили свою жизнь исследованиям в этой области, дали научное осмысление причудливой, изысканной, интонационно и ритмически насыщенной восточной мелодии. Книга \»Интонирование узбекской традиционной музыки”, составленная на основе последней работы Л.Коваля одним из его первых учеников, а ныне тоже крупным ученым в области музыковедения Отаназаром Матъякубовым, вышла в I990 году в издательстве \»Фан\». Эта книга привлекла внимание не только специалистов, но и всех, кто интересуется уходящими в глубь веков классическими музыкальными традициями.

Традиции… Ведь это не просто обычаи, порядки, правила поведения. Традиция — нравственный стержень, который на многие поколения определяет жизнь и народа, и каждой семьи.

Одновременно с \»Успенкой\» Лев учился в 64-й школе. В той же 64-й на мраморной доске значится фамилия его дяди – Юрия Мелкомини. Уже после школы и театрального училища, имея бронь, Юрий оставил сцену театра имени Горького и добровольно ушел на фронт. На Курско-Орловской дуге он был тяжело ранен, похоронен под Москвой. Жизнь не поставила Льва Глебовича перед столь суровым и горьким выбором. Но после окончания консерватории, несмотря на настойчивые приглашения остаться преподавать в вузе, он отправился работать в Бухарское музыкальное училище — хотел испытать себя. Из того же ряда поступков — целина (кто не жаждал тогда ее романтики!), за которую он получил свою первую награду.

Почему он выбрал Бухару? Не потому ли, что уже студентом увлекся традиционной узбекской музыкой — а где изучать ее, как не в древнейшем центре восточной культуры, родине шашмакома? В этом городе родился Мухтар Ашрафи. А Ашрафи вместе с Ильясом Акбаровым высоко чтили его деда — Льва Мелкомини, воспитанника Миланской консерватории, который в тридцатые годы не только занимался в Ташкенте преподавательской деятельностью, но и был одним из создателей республиканского радиокомитета. Сейчас в Ташкентской консерватории на оркестровом факультете ведет класс гобоя его сын Виталий Львович Мелкомини.

…Жизнь причудливо переплетает в бесконечных вариациях человеческие судьбы. И вот узнаются, звучат в среде музыкантов имя и дела Льва Коваля. Не были долгими его годы. Но поиск — смысл существования Учителя гармонии продолжается в книгах, в музыке, мыслях и поступках его воспитанников. А теперь уже — и в их детях.

Татьяна КУЛЕВАС


Добро пожаловать на канал SREDA.UZ в Telegram


3 комментария на «“В ПАМЯТЬ О ТАТЬЯНЕ КУЛЕВАС”»

  1. Ольга Кирьякова:

    Объединенная редакция газет «Налоговые и таможенные вести», «Норма», «top», где в последние годы работала Татьяна Николаевна Кулевас, опубликовала подборку материалов, написанных ее друзьями и коллегами.

  2. Из фэйсбука:

    Андрей- Глаза сухи, а сердце плачет! С Татьяной знаком с 85 года, потом стал работать в журналистике и всегда любил заходить к ней в отдел. Всегда удивлялся, как Таня и Гена, весь день работали в одном кабинете и вдвоем уходили домой. Она жила на улице Навои, и позже мы с ней стали соседями и работали уже вместе в разных редакциях. Таня писала, я снимал. 1998 году, я уехал, и вот такое печальное известие. Пусть память о Тане Кулевас будет СВЕТЛА!

    Наталия — Сейчас мы говорили с Геной по телефону. Мол, не в соседних кабинетах они работали, в одном. Они всегда стремились быть вместе. Но иногда их рассаживали. А в любом случае ему завидовали, что у него есть Таня.

    Эльмира — Таня ведь была не только талантливым журналистом, ( стоит только "Левушку" почитать), а и удивительно мягким, сердечным и глубоко порядочным человеком. Светлая память!

    Александр — А я их помню, и Гену и Татьяну. Всегда любил к ним в отдел заходить…

    Гульнора- Светлая и добрая память!

    От «Правды Востока» — Снимок отличный. Таня здесь красивая, какой была всегда. Ну и, конечно, видна душа. Помним.

  3. Маргарита:

    Я знала и помню Таню Кулевас ещё со времён её работы в газете «Комсомолец Узбекистана», была несколько лет её автором — тогда молодым и начинающим. Мне нравилось общение с ней, прекрасным человеком и талантливым журналистом. Затем Татьяна перешла работать в газету «Правда Востока», где она публиковала интересные, важные, замечательные материалы.
    В 1990-м году я уехала из Ташкента. Передавала Тане и Гене Фиглину, которого я тоже знала, приветы через общих знакомых. И вот сегодня, в Интернете, я увидела горькую информацию о Тане Кулевас… Как же так? Неужели Таня ушла? В это верится с трудом. Она всегда была такой энергичной, задорной, оптимистичной… Помню и запомню её такой. Светлая ей память!

Добавить комментарий для Ольга Кирьякова Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован.

*

 

Еще статьи из Репортер.uz

Партнеры